|
|
|
Елена Белильщикова. "Есть только миг"Далекое прошлое...Старинный замок, находившийся на вершине холмов, испокон веков пугал обитателей небольшой деревушки. Светило ли солнце, сияли ли звезды, люди старались обходить его стороной. О нем даже не слагали легенд, охваченные суеверным страхом и своеобразным поклонением. Его величавость и красота привлекала редких туристов, забредших в этот забытый Богом уголок. Однако, вопреки страшным предсказаниям, замок был вполне безобиден. Вокруг высоких башенок не кружились вороны и летучие мыши, резная дверь никогда не хлопала, выпуская и впуская незваных гостей из иного мира, а ведьмы и колдуны не вылетали с всегда плотно закрытых окон, темного, непрозрачного стекла. Лишь аура загадочности окутывала плотной дымкой потемневшие от времени и ударов стихии стены. Время этого замка исчислялось не десятилетиями, а веками, а люди продолжали верить в то, что он свалился с небес, подобно гигантской птице, несущей разрушения и кару за грехи людские. На пороге четвертого тысячелетия... Февраль – кривые дороги. В этот хмурый месяц случайным прохожим очень легко сбиться с пути, пропасть на века. Заблудиться в одинаковых серых городах, домах, сойти с прямой дороги на поля, покрытые снегом. Коварные сугробы похоронят навсегда. А весной, когда снег сойдет, кто-то будет проходить и найдет усталого, заблудшего путника, обретшего вечный покой. Шел мелкий снег, превращающийся на щеках в дождь. Февральское утро выдалось промозглым. Редкий луч солнца прошелся по большому, пустынному аэропорту. Утро окрасило пустырь и взлетную площадку во все оттенки серого. Пара голых деревьев виднелось вдалеке, а грязно серый асфальт был покрыт коркой тающего льда и снега. Пустырь был изрыт ямками и сугробами, тоже серого цвета, но на пару тонов светлее. Суровая красота аскетического пейзажа наводила на грустные размышления. И только один элемент резко отличался от общей, цельной картины. Одинокая фигурка в ярко красном пуховике стояла, наверняка не один час в ожидании и переминалась с ноги на ногу. А озябшие, покрасневшие пальцы крепко сжимали нежный букет желтых тюльпанов, слегка припорошенных снегом... Внезапно, девушке на ум пришла легенда, рожденная в веках людьми, которые, несмотря на все испытания, продолжали верить в любовь. Верить, и бороться за нее. Паутина. Хитроумные сплетения на стекле и стенах напоминают старинное кружево. Пыль. Она есть везде, кажется, даже на лунных бликах, что проникают сквозь большие резные окна без ставней, мягкими штрихами ложатся на паутину, рисуют причудливые узоры на стенах. Луна – единственный источник света в этой большой комнате, где, казалось, остановилось время. Время... Большие часы с маятником давно остановились, и теперь пыль лежит на стрелках и циферблате. Печатью Вечности отмечены и два бледных лика, особенно огромные глаза, в которых застыли осколки пустоты. Белое и черное. Сила и слабость. Нежность и ненависть. Как они похожи, вечность уравнивает все, закрывая сердца и души в тесную клетку безысходности. Безнадежность, кручина, тоска... Это самые страшные слова. Когда сердце бьется в агонии любви или ненависти, оно живет. Но когда оно затихает и ему становится все равно, что было вчера, или будет завтра и бесконечность два раза поворачивает ключ в маленьком замочке. Палец медленно скользит по стеклу, разрывая невесомую решетку паутины и пыли. Лунный луч резким, неприятным светом бьет прямо в глаза черноволосой девушке, но она не жмурится и не отворачивается. По черной стали зрачков скользит свет. Она, казалось бы, впитывает его, каждой клеточкой измученного ожиданием тела. - Не нужно, Элиза. - Раздался тихий голос, разрушая многовековую тишину. Светловолосый юноша вскинул голову, что бы взглянуть ей в глаза. Золотые кудри рассыпались по плечам в первозданном беспорядке. Губы Элизы дрогнули в бесцветной улыбке, она оторвалась от разрушения их клетки и повернулась к нему лицом. Черная сталь скрестилась с серебром, но взгляды сияли холодом льда, не прожигая, как прежде, адским пламенем. - Почему, Ральф? – Тихо спросила Элиза, не отводя глаз. Ральф раздраженно сжал губы в тонкую полоску. - Ты не изменилась, Элиза. Задаешь такие вопросы, на которые невозможно ответить. Это уже не любопытство. - Я могу ответить на свой вопрос, - Вздохнула Элиза, - Но ты не хочешь слышать ни ответов, ни моего голоса. Ты не желаешь чувствовать на коже моих прикосновений, ты боишься лунных бликов, что теперь беспрепятственно гуляют по комнате. Ты страшишься поверить мне... – Снова воцарилась тишина. Холодная и ломкая, словно снежинки, что они так любили когда-то ловить на язык и смеясь, сцеловывать со щек. - Я боюсь этого оттого, что не знаю, к кому сегодня прикоснется Элиза. – Ральф словно подхватил ускользающую нить разговора, столь важного для обоих. - Ты, это ты. – Вопросительно подняла брови Элиза, - Просто ты боишься выпустить своих демонов на волю. – Ральф хрипло рассмеялся. - Малыш, у меня уже давно нет демонов. Потому что нет меня. Я потерялся, заблудился в лабиринтах чужих душ и теперь блуждаю в поисках своей. От меня осталась одна лишь оболочка, красивое тело и лицо. - А как же твое сердце? Оно должно вести тебя и ты найдешь самого себя. – Нисколько не удивилась Элиза. Ральф покачал головой. - Мое сердце превратилось в кусочек льда. Так же, как и твое. А после смерти сердца, исчезла и душа. Точно так же, как и у тебя. - Нет! Я все еще живая! – Вскинулась Элиза, а Ральф лишь горько улыбнулся: - Не ты ли говорила, что мы живы, пока любим? Где живет любовь, Элиза? На что ты променяла свою сказку? На призрачные мечты? Счастье ушло, потому что мы сами упустили его. Мы пытались запереть его в золотую клетку, словно птицу и думали, что оно будет длиться вечно. Вечность, это слишком долго. – Ни один мускул, ни дрогнул на застывшем лице Элизы. Глаза вновь устремились, куда то вдаль, за горизонт, пытаясь поймать ускользающий лунный лучик. - Ты прав. – С трудом проговорила она, - Но ведь мы можем еще все поправить! Я возьму за руку, и мы вместе пойдем искать твою душу, мы снова будем любить друг друга, как раньше... - Слишком поздно, - Вздохнул Ральф. – Мы уже умерли, как ты не понимаешь? Мы молчим, мы стали чужими, а это смерть. Мы больше не видим света, не радуемся пустякам. Помнишь, как мы любили ловить бабочек в поле цветущих ромашек? А потом вместе отпускали их в небо, потому что тебе было жалко живых существ. Теперь мы можем любоваться лишь на коллекции засушенных бабочек, что свалены в беспорядке в углу. Они кричат и стонут, но мы уже не слышим их крики. Мы ослепли и оглохли, глядя смерти в глаза. – Глаза у Элизы расширились, она тяжело вздохнула. - Комнату наполняют лишь вздохи, а я бы хотела наполнить ее смехом и радостью. Я так хотела этого... Это моя вина. Во всем виновата я. Я, как эгоистка, закрылась в собственной скорлупе и переживала все молча, одна. Я раздувала проблемы и не пыталась их решать, отмахиваясь от них. Раньше, в начале, я была настоящей, и то счастье, что искрилось в моих глазах, тоже было искренним. Сейчас это очередная маска. И что она мне дала? Она только отняла любовь, а вместе с нею жизнь. Я чужая сама себе, а другим тем более. Подделка, фальшивка! - Я никого не обвиняю. - Наполнил комнату тихий, бархатный голос Ральфа. Он отвернулся и принялся смотреть в окно. Холодные, голубоватые глаза, словно что то искали в туманной дали. Элиза встала и подошла к нему, нежно обняв. - Я все исправлю, честное слово. Я не покину тебя. - Я никого не принуждаю, - Ральф разорвал объятия и отошел в угол, с силой стукнул кулаком об стену. Серый камень обагрился кровью из разбитых костяшек пальцев. – Как ты не можешь понять, что мы не в силах вернуть то, что было? Повернуть время вспять? Да и нужно ли это? Я уже ничего не хочу. Ведь ты предала меня и наше общее дело... - Мы в плену, - Тихо прошептала Элиза, - В плену собственных иллюзий и искаженного восприятия мира. Она встала на середину комнаты, как раз в пятно лунного света. Он заливал ее лицо, жестоко подчеркивая недостатки, играл на коротких беспробудно черных волосах и глазах. Невидимой кошкой в комнату вновь прокралась тишина. Но на сей раз, она длилась намного дольше. Хотя в этой комнате не существовало времени, тут царствовала вечность. Она сковала цепями безнадежности двух людей, что были так близко и одновременно далеко друг от друга. По разные стороны одного жестокого мира. ... | ||
 |
