Одиночество Цареубийцы

Жизнь Джейме Ланнистера  четко делится на две половины – до убийства Эйериса и после. Таргариены были свергнуты, наступила новая эпоха. Лорд Тайвин  в полной мере воспользовался поступком своего сына, Роберт Баратеон расценил происшедшее как подарок судьбы ("Седьмое пекло, кто-то ведь должен был убить Эйериса. Если бы на это не согласился Джейме, за меч пришлось бы взяться тебе или мне."), что подумал Варис, никому не известно, зато люди чести во главе с Недом Старком были единодушны. Джейме Ланнистер поступил, как негодяй, ибо "поклялся отдать за своего короля собственную жизнь. А потом перерубил ему горло мечом".

Перечитывать "Игру престолов" после "Бури Мечей" - очень поучительное занятие. Мы знаем, что видел и чувствовал Джейме, как и почему он пошел на цареубийство. А вот что запомнил Нед Старк, сын лорда Рикарда и брат Брандона, оставшийся в живых лишь благодаря "предательству" Джейме. Изумительная иллюстрация к поговорке "Все на свете субъективно, потому и жить противно". Неду и в голову не пришло поговорить с Джейме по-человечески, он сразу и навсегда записал его в иуды ("шутка сказать, такого царя убил!"):

"Эйерис лежал на полу, утонув в собственной крови, черепа драконов глядели вниз со стен. Люди Ланнистеров были повсюду. И Джейме в белом плаще Королевской гвардии поверх золоченой брони. Я до сих пор вижу его. Даже меч сверкал позолотой. Он сидел на Железном троне, высоко над рыцарями, в своем львином шлеме (пока это свидетельство), и надувался от гордости. (а вот тут уже благородный Нед начинает экстраполировать свое отношение к Ланнистерам на конкретную ситуацию и конкретного Джейме) Я все еще был на коне. И в безмолвии проехал через весь зал между долгими рядами драконьих черепов. Казалось, что они наблюдают за мной. Я остановился перед троном и поглядел на Джейме. Обагренный кровью короля золотой меч лежал на его коленях. Мои люди наполняли зал позади меня, люди Ланнистера отступали. Я не проронил ни слова, только глядел на него, сидящего на престоле. И ждал (Джейме, видимо, тоже ждал. Благодарности или хотя бы понимания. Не дождался). Наконец Джейме расхохотался и встал. А потом снял свой шлем и сказал мне: "Не бойся, Старк. Я просто грел кресло для нашего друга Роберта. Увы, не слишком-то удобное сиденье".

Позже Цареубийца с горечью бросит Кейтилин: "А ваш Нед? Ему следовало бы поцеловать руку, убившую Эйериса, он же предпочел облить презрением зад, севший на трон Роберта". Хотя Роберт, если уж идти до конца в делах рыцарской чести и  вассальной верности, был узурпатором, а Нед Старк - предателем и бунтовщиком. А смех? Похоже, это была истерика, реакция на пережитое. Роберт, пошутивший на предмет того, что убивать королей - тяжелая работа, оказался к истине ближе всех.

Старку следовало или заключить Джейме в объятия и совместно приняться каяться, рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом, либо протянуть руку, а потом спросить, как все произошло. Но двойные стандарты остаются двойными стандартами и в Африке, и в Вестеросе. Джейме, убивший Эйериса – враг и Цареубийца,  Роберт, убивший Раегара –  друг и государь. Довод Неда "Мы не были братьями Королевской гвардии", - не выдерживает никакой критики. Ни в отношении Джейме, в отношении Эддарда Старка и Роберта Баратеона - дворян, посягнувших на своего государя.

Именно об этом говорит Серсея Джейме в Винтерфелле, когда Цареубийца вздумал... защищать Неда Старка.

"- Ты слеп, словно Роберт, - сказала женщина.

- Если ты хочешь сказать, что вижу то же самое, тогда согласен, - ответил мужчина - Я вижу мужа, который скорее умрет, чем предаст своего короля (Забавно, но похоже, Джейме -  единственный человек в Вестеросе, живущий не по двойным стандартам, но вернемся к винтерфеллскому разговору).

- Он уже предал одного, или ты забыл? - отвечала женщина."

Королева права, но Нед бы искренне возмутился, назови его кто-нибудь предателем. Ведь он действовал из лучших побуждений, во имя справедливости, блага государства, дружбы, сыновней верности, etc, etc. Так часто бывает, довод  "мы - другое дело" великолепно подходит, чтобы оправдать себя и осудить другого. "Я-то по делу еду, - думает зажатый со всех сторон в метро в часы пик гражданин, - а эти хамы куда прутся?!". "Мы восстали, потому что король – тиран и негодяй, губящий государство, - думают благородные бунтовщики, - а эта сволочь подняла меч на государя, наплевав на клятвы, потому что хочет или трон захватить или сделать что-то другое, несомненно подлое и гнусное!"

Поверить, что Джейме поднял меч на короля из тех же побуждений,  что и он сам, Эддард не в состоянии, хотя, столкни его судьба с Эйерисом, он его бы убил (если бы, разумеется, пережил встречу с пиромантами), причем в той же глубокой уверенности в своей правоте, что и тогда, когда казнил дезертира.

Интересно, почему порядочные люди вечно готовы подозревать в других всяческие гнусности и при этом сплошь и рядом попадаются в ловушки к подлинным мерзавцам? Нед обвинил Джейме в посягательстве на трон, но пошел на поводу у Мизинца. Кейтилин взъелась на Тириона, но спокойно поехала в гости к Фреям. Идиот Отелло поверил в измену Дездемоны и предательство Кассио, хотя первая была его женой, а второй - другом. Идиот Арбенин отравил Нину. Идиот Лир оттолкнул Корделию.

И еще один пример, совсем из другой оперы, но показательный. "Пышка" Мопассана. Женщина, за счет которой добропорядочные и уважающие себя обыватели  хорошо покушали, потом вынудили ее на отвратительный ей самой поступок, за который немедленно начали презирать. Увы! Люди присваивают себе право судить других и безжалостно клеят ярлыки, хотя бревна в глазах судий зачастую толще соломинок в глазах подсудимым. Впрочем, осужденным от этого не легче.

Возвращаясь к Джейме, хорошо бы понять, какого черта он молчал все эти годы о том, что произошло на самом деле. Он, как и все Ланнистеры, был хорошим психологом, и при желании мог подобрать ключ даже к Неду. К Старку вполне применимы слова, сказанные д’Артаньяном в отношении Атоса, которого можно подбить на что угодно, догадавшись "расплакаться или разыграть из себя рыцаря". Джейме же поступал прямо противоположным образом, смеясь всем в лицо. Да, заставшие его у трупа Эйериса воины и Старк его осудили, но Цареубийца вполне мог оправдаться. У него были свидетели (пока он их не перебил), он мог расписать злодеяния покойников и их зверские планы,  поплакаться в жилетку парочке рыцарей поблагороднее, изображая раскаяние, повиснуть на брюхе у старшего септона,  и его бы простили и пожалели. А он заговорил только восемнадцать лет спустя в Риверранском подвале, да и то лишь потому, что его подпоили и окончательно "достали".

Объяснений может быть несколько. Самое простое - это остатки рыцарский предрассудков.

"— Если это правда, почему об этом никто не знает?

— Рыцари Королевской Гвардии дают клятву хранить секреты короля. Хочешь, чтобы я ее нарушил?"

Да, он убил короля, но выгораживать себя, обвиняя мертвеца и разглашая его тайны, счел бесчестным. Кроме того, Джейме считал ниже своего достоинства оправдываться перед кем-либо, да и, судя по всему, не нашлось никого, кто бы бросил ему обвинение в лицо. Трусы трусили, интриганам было наплевать, а честным людям, чтобы изречь свой приговор, хватило одного взгляда. Представить же Ланнистера, хватающего придворных за пуговицы и объясняющего свои поступки, лично я не могу. Кроме того, рассказывать о некоторых вещах - значит пережить их снова. Возможно, сначала у Джейме не было сил вспоминать, как умирали Старки, его и восемнадцать лет спустя от этого продолжало трясти. А может, Цареубийцу сдержала... доброта? Расписывать сыну и брату кошмар, который он, сын врага и враг, едва перенес?!

Не исключено, что отсутствие агрессии по отношению к Неду и Роберту кроется именно в старом шоке. Он слишком сильно пережил смерть лорда Рикарда и Брандона, чтобы ненавидеть их родичей, хотя, волею судеб, и остался врагом Старков. И зря, Нед и Джейме могли стать настоящими друзьями. Стали врагами, хотя до Винтерфелла и захвата Тириона эта вражда явно была в одни ворота.

Как бы то ни было, к Джейме пристала кличка "Цареубийца". В глаза перед ним лебезили (еще бы, сын Тайвина, брат королевы, да еще отменный воин, вспыльчивый и дерзкий), за спиной шипели. Между миром и Джейме выросла стена. Так для Льва Ланнистера началась новая жизнь, длиной в семнадцать лет.

Война закончилась. Нед Старк в белых одеждах с осознанием своей правоты и выполненного долга удалился к себе и стал примерным супругом, отцом множества детей и суровым лордом Севера, собственной рукой казнившим дезертира. Роберт Баратеон остался на троне - впрочем, королем оказался весьма посредственным. За его спиной творилось черт знает что, а Его Величество пил, как лошадь, шлялся, плодил бастардов, охотился и ненавидел Таргариенов, живых и мертвых. Лорд Тайвин, Мизинец и Варис играли в престолы. Серсея воспитывала наследника, пыталась играть свою игру и изящно изменяла мужу, а Джейме? Что осталось на его долю?

Льстецов он презирал, власти не хотел, интриговать не любил, золота у него хватало, да и равнодушен он был к золоту, а шляться и кутить было не по нему. Перед глазами у Цареубийцы разворачивалась довольно-таки поганая картина всеобщей грызни и лжи. Если бы Роберт стал достойным королем, справедливый по натуре Джейме еще мог бы попробовать ему служить, но этой винной бочке?! Родичи? Лорд Тайвин использовал сына, гордился им, но сходящему с ума по власти и золоту лорду откровения  Джейме были бы просто смешны и непонятны. Пусть ненавидят, лишь бы боялись. Пусть шипят в спину, лишь бы ползали на брюхе. А Старков и прочих, если нужно, прижмем. Нет, говорить с отцом было не о чем. Брат? Тирион был младше на восемь лет, искать поддержки и понимания у девятилетнего мальчика, который привык прятаться за сильного и красивого Джейме? Абсурд. Когда же братишка подрос, Джейме, похоже, уже замкнулся  в себе.

Характерно, что умница Тирион не понял, что с братом творится что-то неладное. Впрочем, Джейме, бывший для карлика кумиром, по определению не мог быть несчастным. Красивый, сильный, смелый, улыбающийся - какие у него могут быть проблемы?!

Похоже, единственной соломинкой, за которую мог уцепиться Цареубийца, была любовь. У Джейме, кроме Серсеи, не осталось никого и ничего – ни друзей, ни чести, ни цели. Будь его воля, он бы жил с сестрой открыто, бросив вызов всему миру, но ей это было не нужно. И все равно Джейме делал то, на что решился бы  далеко не каждый.

"Когда Джейме говорили, что ему нельзя к роженице, он только улыбался и спрашивал, кто и как намерен ему помешать.

Роберт же "улепетывал в лес со своими охотниками и гончими. Вернувшись, он подносил мне меха или оленью голову, а я ему — ребенка".

 Но ему и тут не повезло, потому что единственным, что объединяло Джейме и Серсею, было детство и постель. Более разных людей, чем близнецы-Ланнистеры, найти трудно. Три разговора - в Винтерфелле, в септе и в Белой Башне - весьма показательны (спойлеры по ПВ ситуацию только усугубляют). Брат и сестра говорят на разных языках. Пожалуй, нет ни одной вещи, в которой они сходятся. У Серсеи на уме "текущий момент": власть, месть, ее  положение, она - истинная дочь своего отца; Джейме все это не волнует. Характерны и слова Тириона, сказавшего про Мирцеллу: "в ней столько же от Джейме, сколько и от Серсеи" - еще одно доказательство различия брата и сестры.

Любовь столь разных людей не может защитить человека от внешнего холода, поддержать, помочь. Рано или поздно, она гаснет или переходит в свою противоположность, как бы ни была сильна вначале. Если у человека, кроме любви, есть еще что-то, - гаснет быстрее, если человек одинок, а любовники встречаются урывками, тайно, так, что почти все время уходит на постель, обсуждения мер безопасности и подготовку будущей встречи, связь длится дольше. Возможно, позволь сестра Джейме хотя бы приближаться к детям, он  бы нашел новую отдушину, но Серсея была благоразумна. Джофф рос в глубочайшей уверенности, что он - сын Роберта, и усиленно брал с него пример (результат заставляет задуматься не столько о наследственности Ланнистеров, сколько о нраве Баратеонов). Возможно, вначале это Джейме и задевало - по крайней мере, родить Серсее от мужа он не позволил - но потом его чувство медленно, но верно пошло на спад.

Вспомним сцену из "Игры престолов". Первое свиданье наедине после нескольких месяцев пути. У Серсеи в голове политика, она тратит драгоценное время на разговоры о власти, от которой Джейме тошнит. А в словах и интонациях Джейме прорывается то "скука", то "горечь", но он спорит, то не желая становиться десницей, то... вступаясь за честность Неда. Спорит и пытается перевести общение в более живое русло - собственно говоря, зачем они уединились в этой башне, если не ради любви?

А Серсея продолжает говорить. Она  подумывает о том, чтобы убить мужа. Она боится, что Роберт ее оставит или в чем-то обвинит, а ей хочется побыть регентшей.

"Только вот что-то еще будет, когда Роберт умрет и Джофф займет престол. А ведь чем скорее это случится, тем в большей безопасности мы окажемся".

Джейме эта идея  не вдохновляет.

"Надо меньше думать о будущих неприятностях и побольше о будущих удовольствиях... Этот разговор уже надоедает мне, сестрица."

Цареубийца явно не хочет нового убийства. Ведь Роберт, каким бы он ни был, "никого не поджаривал в своих доспехах". "Джейме хотелось одного: побыть часок наедине с Серсеей. Путешествие на север было для него сплошной пыткой: он видел ее, но не мог к ней притронуться и знал, что Роберт, напившись, каждую ночь забирается к ней в постель в ее скрипучей кибитке."

И при этом у горячего и вспыльчивого Джейме хватает ума и справедливости понять, что не Роберт причина всех неприятностей.

"- Говорю тебе, он не любит меня.

- И кто же виноват в этом, милая сестрица?"

Любопытна еще одна деталь. После "Бури" мы знаем причину смерти Джона Аррена, но Джейме явно подозревает... Серсею.

"- Пусть леди Аррен набирается отваги. Что бы ей ни казалось, доказательств у нее нет. - Он помедлил мгновение. - Но так ли на самом деле?"

Джейме знает свою сестру и возлюбленную, и понимает, что она способна на убийства, а возможно, уже убила. Но он все еще любит ее, он ей ни разу не изменил. И тут появляется Бран - он не только видел, что они любовники, но и слышал весь разговор. И о Роберте, и об Аррене...

Кстати, интересно, если бы повествование велось с самого начала от лица Джейме, и начиналось, скажем, с убийства Старков и схватки с пиромантами? Нед упоминался бы лишь вскользь, как приехавший на готовое победитель, а Бран и вовсе всплыл бы только у окна - и не воскликнули бы читатели что-то вроде "Мерзкий мальчишка за нами шпионил!". А если бы вместо Брандона Старка оказался сын трубочиста, не был бы он утоплен в Лете, как разрубленный Псом сын мясника?

Ну а дальше идет знаменитый эпизод, с которого начинается всеобщая ненависть к Джейме Ланнистеру.

"- Он видел нас, - пронзительным голосом сказала женщина.

- Видел, - подтвердил мужчина.

Пальцы Брана начали разгибаться. Он ухватился за карниз другой рукой. Пальцы впивались в неподатливый камень. Мужчина перегнулся вниз и сказал:

- Держи мою руку, а то упадешь!

Бран уцепился за руку со всей своей силой. Мужчина легко поднял его на карниз.

- Что ты делаешь? - спросила женщина. Мужчина не обратил внимания на ее слова. (Серсея и впрямь хотела, чтобы Бран упал. Серсея, но не Джейме! Он же на ее слова сначала  не обратил внимания!) Поставив Брана на подоконник, он спросил:

- Сколько тебе лет, мальчик?

- Семь, - проговорил Бран, трясясь от пережитого. Пальцы его впились в руку мужчины. Осознав это, он выпустил ее..."

Дальше я планировала разобрать варианты, присланные на конкурс "Слеза ребенка", но поскольку разбирать нечего, скажу только, что вначале в Цареубийце поднял голову прежний Джейме, который не мог спокойно смотреть, как мальчишка падает в пропасть. Семнадцать лет назад Джейме вряд ли бы толкнул Брана, но за прошедшие годы утекло слишком много воды, крови и грязи.

Убив Эйериса, Джейме остался один на один со своим поступком, и с каждым годом  его одиночество только усугублялось. Он оказался в заключении задолго до того, как его бросили в риверранские подвалы. И он так и не понял, ЗА ЧТО? То есть умом он, конечно, понимал, но все его нутро кричало о несправедливости приговора. Он не сомневался в правильности того, что сделал ("нахожу странным, что один человек любит меня за добро, которого я никогда не совершал, и столь многие ненавидят за лучший в моей жизни поступок").

Желай Джейме власти или раболепия, он мог бы быть доволен, но он-то был  другим. Найти же общий язык с теми, кто мог стать ему другом, у него не выходило.

Оказавшись изгоем, Джейме пустил в ход испытанный прием: уйти в себя, чему он пытался научить и Бриенну (правда, неудачно, и тогда он, не думая о себе, пустил в ход уловку с сапфирами).

"— Уйди внутрь, и пусть они делают, что хотят. — Он сам это сделал, когда у него на глазах умирали Старки. Лорд Рикард поджарился в своих доспехах, а его сын Брандон удавился, пытаясь спасти его. — Думай о Ренли, которого любила. Думай о Тарте, о горах, морях, водопадах и что там еще есть на твоем Сапфировом Острове..."

Судя по всему, Джейме Ланнистер уходил вглубь себя все глубже и глубже. Его душа словно бы обрастала панцирем, а вернее, струпьями, под которыми оставалась незаживающая  рана. Смерть Старков, убийство Эйериса, глубинная убежденность в том, что он был прав, недоумение и горечь от того, как это было воспринято, и вновь все по кругу – Лорд Рикард и Брандон, кровь Эйериса на золотом мече, приговор в глазах Неда Старка... "Ты тоже не имел права судить меня, Старк".

Джейме передумал много невеселых мыслей, прежде чем задался вопросом, "если боги есть, почему тогда в мире столько страданий и несправедливости?" Эти слова принадлежат не Тириону, не Неду, не Кейтилин, не Старому Медведю, а Цареубийце. Такое не приходит в голову случайно. Человек инфантильный, равнодушный, жестокий не станет спрашивать с небес за обилие несправедливости и жестокости в этом мире.

Кстати, на вопрос Джейме сторонники всемогущего и всеблагого бога не ответили ни в одном из миров. Еще больнее бьют  слова Цареубийцы о том, что невозможно соблюсти ВСЕ обеты. "Их так много, этих обетов... язык устанет клясться. Защищать короля. Повиноваться королю. Хранить его тайны. Исполнять его приказания. Отдать за него жизнь. Повиноваться своему отцу, помимо этого. Любить свою сестру. Защищать невинных. Защищать слабых. Уважать богов. Подчиняться законам. Это уж чересчур — что бы ты ни сделал, какой-нибудь обет да нарушишь." Вот оно! Выбор. Выбор, который сделал Джейме Ланнистер в семнадцать лет и который определил его будущее.

Семнадцатилетний Джейме смело мог повторить слова Ланцелота "Я освободил вас, а вы что сделали?!". Джейме, каким мы его видим в "Игре престолов", близок к тому, чтобы подписаться под словами Мартина Идена, сказанными некогда обожаемой женщине: "Я даже тебя не хочу". Превращение искреннего, доброго, готового положить живот за други (и даже за недруги) своя  юноши  в полумертвого циника, оживавшего только в бою и в постели, - целиком на совести родичей и так называемых "людей чести" во главе с любимым мною Недом Старком.

Джейме в "Игре" - тень прежнего Джейме, настоящее ему безразлично, он живет словно под наркозом, за гранью добра и зла. Улыбается, дерзит, если случается, убивает, ни испытывая ни раскаяния, ни радости. Эмоционально Лев Ланнистера почти что мертв. Джейме - конченый человек, потому-то он при кажущейся вспыльчивости и легкомыслии переносит длительное одиночное заключение лучше Неда или Тириона. Поэтому его не трогает то, что он сделал с Браном, - у него просто не осталось ни боли, ни эмоций, ни страха, ни стыда. Ничегошеньки. Пустота, кошмары да остатки любви, за которые он продолжает цепляться. Может быть, еще тревога за Тириона, но все это - отблески "оттуда", из-за  грани, которая разделила всю его жизнь, а недавние события для него роли не играют. Кто-то умер, кто-то жив, кто-то за что-то с кем-то сцепился, кто-то хотел убить его, кого-то убил он... Ну и что? Пошло оно все к черту!

Люди, осужденные за преступление, которое они не совершали, часто озлобляются на весь свет. Джейме был осужден не за преступление, а за подвиг, и получил по морде от тех, кого спас. Остается поражаться, что он не возненавидел все и вся по известным принципам: "Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали – и они родились." и "Я был готов любить весь мир; меня никто не понял, я выучился ненавидеть".

Джейме более одинок и обделен жизнью, чем Тирион, Джон или Пес. И при этом сам он других не судит и никому не завидует и не ненавидит. Впору не возмущаться, как Джейме мог так поступить с Браном, а удивляться, почему он не убил Роберта, не прикончил десяток-другой тех, кто шипел ему в спину, и почему так лоялен к Неду, честь которого защищает перед Серсеей, когда их, как им кажется, никто не  слышит.

Я не склонна рассуждать о каких-то воздаяниях и искуплениях в мире Вестероса, в этом мире места справедливости, по крайней мере в нашем восприятии, нет. Но очень показательно, что Брана толкнула та самая рука, которая  покарала убийцу другого Брандона Старка, рука человека, спасшего и отца самого Брана и множество других людей от страшной гибели, а вместо благодарности заработавшего позорную кличку и беспросветное одиночество. Подай Нед Старк семнадцать лет назад руку Джейме Ланнистеру, все было бы иначе, но он не подал... Интересно, знал ли Мартин, что дети за родителей не отвечают?